Юлия Решетова

Два года назад мы уже делали интервью с управляющим директором департамента корпоративных финансов ИФК «Метрополь» Екатериной Ахановой. Но со времени последнего разговора произошло столько политических и экономических событий, что поговорить нам было о чем. От часов Пескова и разницы в банковском обслуживании в США и России мы плавно перешли к благотворительности и положению инвестиционного бизнеса.

Екатерина — человек-солнце, ее энергией можно подпитывать небольшой завод. Переехав в 2011 году с мужем в Кремниевую долину и родив трех дочек, она не выпала из российской действительности, более того, она эту действительность старается менять в лучшую сторону. Катя постоянно принимает участие в различных семинарах, экономических форумах и является попечителем благотворительного фонда «Галчонок», а по сути его финансовым локомотивом.

— Как ситуация в России — и политическая, и экономическая — видится из Кремниевой долины? Что люди говорят?

— Удивительно, но почти ничего. Был какой-то всплеск активности среди русскоговорящего комьюнити, когда произошли события на Украине, но он скоро утих. Тогда же один из украинских активистов хотел устроить перед офисом «Роснано» митинг, созвать украинцев, журналистов и так далее. Но все это осталось на уровне планов: то ли он сам эту тему оставил, то ли она не нашла поддержки в массах.

— А само русскоговорящее комьюнити не раскололось?

— За четыре года жизни в Америке мы с мужем обросли огромным количеством друзей — украинцев, русских — и политическая ситуация между нашими странами на отношения никак не повлияла. Здесь вообще какие-то свои правила игры. Кремниевая долина — это не специфическая Америка, а такое интернациональное сообщество, в котором много американцев, недавно приехавших китайцев, корейцев, индусов, русскоговорящих — большое количество из них высококвалифицированные IT-специалисты, которые сильно востребованы.

 — Поток из нашей страны увеличился?

— Я бы не сказала. Но с другой стороны, я все чаще слышу от людей, которые приезжают в командировку, о желании даже не самим иммигрировать, а перевезти семью. Люди начали думать о вариантах, как защитить своих близких от потрясений, от нашей государственной политики. В этой ситуации, как мне кажется, виноваты и российские медиа. Взять хотя бы продуктовые санкции. Я сейчас не говорю, согласна я с тем, что их ввели, или нет. Но вот факты: я живу в Америке четыре года, и в этой стране действуют очень жесткие правила по ввозу продуктов. Например, нельзя провозить мясо, рыбу и фрукты. Людей на границе выборочно проверяют, и если у кого-то один раз что-то недозволенное нашли — предупредили, второй раз — выписали штраф, а в третий раз его просто не впустят в страну. И ведь ни у кого эти правила не вызывают бурю возмущения, негативных эмоций. У нас же раздули такой скандал, что у народа началась реальная паника. Одну мою подругу накрутили так, что она пошла и купила 10 кг сахара, 10 кг муки. Поставила в кладовке и теперь думает, что со всем этим делать.

Я сейчас наблюдаю интересную вещь. У меня есть доступ к американским, российским и украинским телеканалам, и эти три страны показывают один и тот же сюжет с абсолютно разными комментариями. У нас говорят, что все беды от украинцев, у украинцев во всем виноваты обязательно русские, а американцы стараются придерживаться нейтральной позиции или показывают сюжет вообще без слов.

Я не вижу со стороны американских СМИ информационного разжигания и не вижу этого на Facebook у американских друзей. У нас же под любым постом, если это не котики и не дети, одни и те же комментарии: вы — русские — все козлы, а вы — украинцы — можете идти в одно место. Это, конечно, грустно и обидно.

Скажу тебе честно: в США большинство обычных граждан даже не подозревают, что Украина и Россия — это две разных страны. Они вообще географию Европы знают очень приблизительно. Я сейчас учусь в одном американском колледже, и как-то раз наш преподаватель задался вопросом, как далеко находится Югославия от Германии. Я говорю: «Да Югославии уже 20 лет не существует! Есть несколько стран: Босния и Герцеговина, Черногория, Хорватия… И Германия от них примерно в часе лета». Он: «Что, правда!?» И все равно полез проверять. Понятно, что в Вашингтоне, Белом доме внимательно следят за нами, но на уровне обычных американцев Россия и Украина — это одна страна.

 — Что сейчас происходит в инвестиционном бизнесе в России?

— Если мы говорим об американских или совместных фондах, которые инвестировали в Россию, то они, конечно, не закрылись, но инвестировать в прежнем объеме перестали, создание новых притормозилось. Но мне кажется, это произошло не из-за российско-украинского конфликта, а именно из-за непонятной экономической ситуации. У правительства нашего какие-то слишком хаотичные движения, которые невозможно просчитать.

А еще у нас идет перекрывание реальных экономических проблем вымышленными, потому что люди падки на скандалы. Вот сейчас все истерят по поводу часов Пескова. Ну хорошо, все мы знаем, как вольготно в нашей стране живется чиновникам. Но почему обсуждают только это? Почему никто не истерит, что доллар 65,8 (на момент разговора, который состоялся 19 августа, — FP)!? Ни один человек.

На самом деле глобальные изменения в инвестиционном бизнесе начали происходить давно. Когда я уезжала четыре года назад, то уже видела спад. И мы тогда с моим шефом обсуждали, что нужны сокращения, потому что серьезных проектов на рынке, на котором работало мое подразделение, не будет. Так и произошло. Я общаюсь с людьми и слышу, что Сбербанк пытается какие-то сделки совершать, ВТБ, но они не рыночные, а внутренние — для своих клиентов, которые обслуживаются в кредитных подразделениях. То есть классических глобальных рыночных сделок нет. Я уже не говорю о том, чтобы сделать какое-нибудь IPO или еще что-то, об этом забыли, мне кажется, на ближайшие пять-шесть лет минимум.

— И рынок будет полон безработными финансистами…

— Я считаю, что если человек хороший управленец, он будет востребован в любой сфере. Ровно то, что я делала в инвестиционном банке, я сейчас делаю в благотворительном фонде «Галчонок». Ровно то, что люди делали в глобальных компаниях, они сейчас делают в маленьких бизнесах, стартапах. Буквально позавчера прочитала в «Коммерсанте» очень веселую историю, как один из персональных водителей, который восемь лет работал на какого-то крупного банкира, создал свой бизнес.

— По продаже секретов банкира?

— Нет (смеется). Он сделал сервис, где можно заказать представительскую машину с водителем в пиджаке и галстуке на какие-то разовые мероприятия. Или заключить договор, по которому машина два раза в неделю обслуживает одну семью, а три раза — другую. Это выгоднее, чем держать водителя в штате. Отличный стартап в наше время. 

Я обратила внимание, что многие люди, которые работают в сфере финансов, занялись проектами, связанными со спортом. Мой друг Володя Волошин, президент сообщества выпускников бизнес-школы «Сколково», запустил проект Ironstar Triathlon, который организует соревнования международного уровня. Предприниматель Дмитрий Юрченко тоже сейчас активно занимается спортивной темой. Виктор Жидков из банка «Веста» — один из учредителей ассоциации Trilife.

 — Возвращаемся от спорта к деньгам. В Америке в 2008 году был серьезный финансовый кризис, сейчас у нас что ни день, то закрытие банка. Течение банковских кризисов отличается у нас и в США?

— Кризис 2008 года, когда рухнули Lehman Brothers и другие банки, был очень неожиданным для всех. Сейчас Америка также переживает непростые времена — было несколько дополнительных эмиссий доллара, супербогатый штат Калифорния считается банкротом. Но при этом люди не теряют веру в банковскую систему. Вот главное отличие от России. Мне кажется, что у нас народ, особенно сейчас, банкам не доверяет.

— Почему так происходит?

— Во-первых, большинство карт, которыми пользуются в Америке, — не дебетовые, а кредитные. То есть банк несет ответственность за твои платежи. У нас система обратная: ты должен в течение нескольких лет подтверждать репутацию, только после этого банк откроет тебе кредитную линию. Во-вторых, если в Америке без твоего согласия списали с карты деньги, то разбирается с этой ситуацией не клиент, а банк. Однажды у няни моих детей списали со счета $1200 за якобы юридический сервис, который она не подтверждала. Мы съездили в банк, ей тут же вернули эти деньги, сказав, что будут выяснять, почему так получилось.

— То есть в любом случае сначала возвращают деньги?

— Точно. И вот ситуация с российской структурой: где-то в Европе с моей карточкой провели операцию, банк деньги заблокировал и не возвращает в течение двух месяцев. Причем чисто технически на то, чтобы вернуть эту сумму, нужны сутки, ну двое. И тут в голове сразу возникают две версии, почему этого не происходит: либо банк крутит эти деньги, либо среди его сотрудников процветает такое наплевательское отношение к клиентам. Или вот еще пример с американским банком: по моей карте прошла операция, которая вызвала у него сомнение. Банк заблокировал карту, выпустил новую и отправил мне домой, она идет в течение суток. Но 24 часа я была в неведении и не понимала, почему платежи до $100 у меня проходят, а свыше — нет. Звоню в банк: «Ребята, что происходит?» Мне в ответ: «Сложилась такая-то ситуация, мы выпустили новую карту. По прежней можно выполнять операции до $100. Но вы можете прийти в банк и снять по документам любую сумму». Лоялен банк к клиенту? Да. У нас же в большинстве случаев люди месяцами разбираются из-за трех-пяти тысяч рублей, в итоге часто плюют на них — нервы дороже. Хотя я слышала, что Тинькофф Банк сейчас старается работать по американской системе. Посмотрим, что получится.

 — Как в твоей жизни появился благотворительный фонд «Галчонок»?

— Моя очень близкая подруга Оля Журавская много лет была волонтером фонда «Подари жизнь» и близко знала его основателя Галину Чаликову. Когда Галя четыре года назад умирала от рака, она позвала Олю и сказала, что всю жизнь мечтала сделать отдельный фонд для органиков — детей с органическим поражением центральной нервной системы. И попросила Олю этим заняться. Так появился фонд, который в честь Галины был назван «Галчонком», а логотип срисован с ее любимой игрушки. Моя подруга абсолютный гуманитарий и у нее был такой творческий подход к управлению. Я же стараюсь сделать из фонда коммерческую организацию, прибыль которой будет идти не акционерам, а на благотворительные цели. Считаю, что это правильный подход. Последние два с половиной года я стремлюсь сломать стереотип, что люди должны трудиться в фондах бесплатно. Работа в благотворительной сфере ничем не отличается от любой другой, люди отдают ей много сил, нервов и времени, так почему труд сотрудников не должен оплачиваться? У всех есть семьи, дети, которых надо кормить.

— Вы решили позиционировать «Галчонка» как позитивный, жизнерадостный проект. Объясни почему.

— Детей с ДЦП нельзя вылечить быстро, это длительный реабилитационный процесс, поэтому нам нужны длинные деньги. А на грустные истории люди жертвуют, как правило, единоразово. Также мы взяли на себя миссию максимально интегрировать наших детей в общество, поэтому решили пойти по пути, что благотворительность — это здорово и позитивно. Можно весело проводить время и при этом помогать. Яркий пример — наш фестиваль «Галафест», который прошел 23 августа в Саду Эрмитаж. Мы придумали 23 тематические площадки, всем было чем заняться! На наш фестиваль приходят целыми семьями знакомиться и общаться с особенными детьми. Мы стараемся показать, что наши подопечные — самые обычные дети, которые хотят играть, дружить и развиваться.

— В кризис деньги стало собирать сложнее?

— Да, сложнее, при этом удивительно, что не упал поток СМС-платежей. Это очень важно, поэтому и девиз фонда: «Каждое зернышко — уже помощь». Даже 5 или 10 рублей, отправленные на СМС-номер 3443 с текстом «Галчонок 5 (10)» очень ценны.

— Скажи, а ты не считаешь, что такие фонды, как ваш, — это показатель неэффективности работы государства, его бессилия? Вы, по сути, выполняете его функцию.

— К сожалению, в нынешней ситуации фонды действительно частично берут на себя функции государства. Нашим семьям, даже имеющим льготы, достаточно сложно их оформить. В этом тоже часто требуется помощь фонда.

Есть и другая проблема: наше общество не готово к общению с особенными детьми. Но и дети не готовы! Недаром случай с сестрой Натальи Водяновой вызвал такую бурю обсуждений и эмоций. Особенные дети должны быть полноправными членами общества, но это накладывает ответственность и на них тоже.

В Америке никаких особых привилегий для граждан с ограниченными возможностями нет. Для них создана вся инфраструктура, но они наравне со всеми работают, платят налоги, учатся. И если выпускник-инвалид хочет поступить в хороший университет, он должен доказать, что этого достоин. У нас же в большинстве случаев все по-другому. С одной стороны, такие люди хотят, чтобы в них не тыкали пальцем, с другой — рассчитывают на особое к себе отношение. Но ситуацию можно переломить. Для этого мы и проводим «Галафест», запускаем просветительские программы.

 — Давай теперь о твоей семье поговорим. Вы живете в Америке. Дома с детьми говорите по-русски?

— Да, дома со всеми детьми мы разговариваем по-русски. А в школе и на занятиях они общаются на английском.

— Нет у них из-за этого языковой каши в голове?

— Когда моя старшая дочка Мария начинала говорить, то смешивала русские и английские слова. Но как только пошла в preschool, то все сразу выправилось. В прошлом году был смешной случай. Мы каждое лето приезжаем на два месяца в Россию, и я устраиваю ее на это время в садик, чтобы дочка общалась с русскоговорящими детьми. И вот Машка приходит домой и начинает говорить по-английски. День, два, три… Только на четвертый день до меня дошло, что у нее в голове четкое разграничение: если в одном месте говоришь по-русски, то в другом обязательно надо по-английски. Вот садик и дом поменялись местами. А в Америке и Европе Маша, подходя к человеку, точно знает, на каком языке с ним заговорить.

— Твой муж Дмитрий Аханов — глава представительства «Роснано» в Америке. В его работе что-то изменилось в последнее время?

— Глобально не сильно, но особых подробностей я не знаю. Раньше мы с Димой часто пересекались по работе, но когда я выходила работать в «Метрополь», решили четко разграничивать дом и работу. В офисе между смежными отделами существует «китайская стена», например подразделение корпфина и аналитическое управление не должны обмениваться информацией о клиентах. Вот такую же стену мы выстроили между домом и работой, поэтому в подробности я не вдаюсь. Знаю, что «Роснано» инвестировало в Америке то ли в 10, то ли в 12 проектов, где-то выступая основным инвестором, где-то миноритарным. Контракт у моего супруга еще на несколько лет, поэтому пока мы планируем жить в США, а дальше посмотрим. Несмотря на сложившуюся политическую ситуацию, я все равно думаю, что все как-то разрулится. Не могут две таких больших страны существовать друг без друга, без взаимоотношений. Как американские гиганты типа Coca-Cola, PepsiCo, General Motors, Procter & Gamble собираются работать в России и дальше, так и многие наши компании остаются на американском рынке. В одночасье эти связи не разорвешь. Я очень надеюсь, что это и не понадобится.

http://finparty.ru/intervyu/24041/